Откуда в Арктике бабочки? Почему проблемы окружающей среды здесь стоят не менее остро, чем в более теплых регионах? Кто виноват в глобальном потеплении и что делать, дабы минимизировать его последствия? Об этом – наш разговор с Иваном Николаевичем Болотовым, директором Федерального исследовательского центра комплексного изучения Арктики имени академика Н.П. Лавёрова Уральского отделения РАН, членом-корреспондентом РАН.
– Иван Николаевич, какое отношение академик Лавёров имеет к вашим исследованиям? Почему в честь него назван научный центр?
– Это длинная и замечательная история. Начнем с того, что Николай Павлович наш - настоящий архангельский мужик, как мы его зовем, второй Ломоносов. Родился он в поселке, который находится в Коношском районе Архангельской области. На малой родине Николая Павловича у нас есть стационар, находящийся совсем недалеко от места его рождения. Он выступил основоположником академической науки в Архангельске, именно благодаря ему были заложены филиалы научного центра, которые выросли в самостоятельные институты, а потом уже были объединены в наш Федеральный исследовательский центр.
– Расскажите, пожалуйста, каким образом появился ваш исследовательский центр?
– Центр в его нынешнем виде был сформирован в 2016 году. У истоков создания центра стоял, как я уже сказал, Николай Павлович Лавёров, которому принадлежит идея организовать здесь Центр исследования Арктики. Кроме того, немалую роль сыграл академик Валерий Николаевич Чарушин, вице-президент РАН, председатель Уральского отделения РАН, который в настоящее время является научным куратором нашего центра. Из названия видно, что мы неотъемлемая часть Уральского отделения РАН (УрО РАН). Огромную роль сыграли также Игорь Леонидович Манжуров, руководитель Уральского территориального управления Минобрнауки России, и губернатор Архангельской области Игорь Анатольевич Орлов. Эти четыре человека сыграли ключевую такую роль в создании нашего центра.
Центр был организован путем присоединения к Архангельскому научному центру Уральского отделения Академии наук тех институтов, которые у нас в Архангельске были, – это Институт экологических проблем Севера УрО РАН, Институт физиологии природных адаптаций УрО РАН и Архангельский НИИ сельского хозяйства Россельхозакадемии.
– Удалось ли сохранить все эти функции в нынешнем научном центре?
– Структура у нас несколько изменилась, она сейчас более гибкая. В частности, Институт экологических проблем Севера мы разделили на три института: это собственно Институт экологических проблем Севера с эколого-химической направленностью, Институт биогеографии и генетических ресурсов и Институт геологии и геодинамики имени члена-корреспондента РАН Ф.Н. Юдахина. Феликс Николаевич был первым председателем Архангельского научного центра, правой рукой Николая Павловича Лавёрова. Также в нашей структуре есть Институт физиологии природных адаптаций, Институт комплексных исследований Арктики и НИИ сельского хозяйства. В целом у нас под основной крышей центра шесть институтов, и мы охватываем широкий спектр проблем по химии, геологии, биологии, медицине, сельскому хозяйству, социальным и экологическим вопросам. Имеются также два научных стационара, биологический музей и сейсмологическая сеть.
– А чем была вызвана необходимость такого объединения? Или это просто дань нынешней моде на оптимизацию и объединение всего, что возможно объединить?
– В нашем случае это было совершенно органично и естественно, поскольку так или иначе все наши институты изначально занимались арктическими территориями. И, конечно, создание такого большого, мощного центра позволило наш потенциал усилить. До этого это были отдельные институты, сейчас это единый большой центр, который выступает с идеями не только научными, но и практическими – мы даем рекомендации стратегического плана в плане охраны природы, создания новых ООПТ, развития Севморпути и так далее.
– Давайте поговорим о том, чем занимается ваш институт. Понятно, что в одном интервью охватить все эти направления деятельности вообще невозможно. Но скажем о том, что вы считаете наиболее актуальным, наиболее важным сегодня.
– Да, действительно, у нас очень много направлений. Из самых интересных, востребованных я бы хотел коснуться нескольких моментов. Во-первых, это сейсмологические исследования, представленные научной школой члена-корреспондента РАН Феликса Николаевича Юдахина. Он был удивительный человек. Работал в Киргизии, был там директором института, и, когда рухнул Советский Союз, он по приглашению Николая Павловича перебрался в Архангельск и создал здесь Архангельский научный центр УрО РАН. Здесь он с нуля создал сейсмологическую школу.
К сожалению, Феликса Николаевича с нами сейчас нет, но есть его ученики. Наиболее выдающаяся его ученица – это доктор технических наук Галина Николаевна Антоновская, зам по научной работе в нашем центре, она эти исследования развивает. Главный интерес этого направления в том, что ранее у нас в Арктической зоне Российской Федерации фактически не было сейсмических станций. Сейчас станции стоят и на Земле Франца-Иосифа, и на Новой Земле, и на материковых территориях Арктической зоны. Также поставлена наша станция на Диксоне, а это уже азиатская Арктика.
– Что показали эти исследования?
– Эти исследования смогли показать, что Арктика сейсмически не совсем стабильна, как считалось ранее. Здесь есть такие территории, которые требуют постоянного сейсмического мониторинга. Благодаря этому участку сейсмосети уже более точно можно показывать места землетрясений с точностью до нескольких километров.
Надо сказать, что у нас создан приемообрабатывающий центр, и все данные в онлайн-режиме идут с удаленных арктических территорий сюда в Архангельск, где мы эту информацию обрабатываем. Это очень современная система. Да и сама установка этих станций в Арктике – непростая задача, для этого пришлось создавать отапливаемые такие бункеры. Каждый раз выезжает группа наших специалистов, которые там прорубают скальные породы.
Еще одно серьезное направление, которым мы занимаемся, – биологическое, связанное с молекулярной генетикой, с систематикой живых организмов, с геномикой. Здесь мы активно работаем по нескольким группам, которые являются значимыми в хозяйственном плане. Это пресноводные моллюски, рыбы, некоторые группы насекомых. Вы знаете, что среди насекомых есть как вредители, так и полезные виды, опылители. Эти исследования в глобальном масштабе строятся с особым вниманием к Евразии и к островным территориям. Суть этих исследований в том, что мы применяем новейшие молекулярно-генетические методы к пониманию вопросов систематики, таксономии, к поиску новых видов, родов, таксонов.
Важны также вопросы, связанные с эволюционной биогеографией, то есть расшифровкой отдельных генов или полных геномов живых организмов, с последующим сравнительным анализом, который позволяет понять, как та или иная группа организмов произошла, где она возникла, как происходила их эволюция. Положив эти генетические данные на геологический и палеогеографический бэкграунд, можно делать очень интересные реконструкции. В каких-то случаях мы подтверждаем данные палеогеографов, в каких-то случаях наши данные расходятся, что может говорить о том, что какие-то палеореконструкции требуют уточнения и корректировки.
– Иван Николаевич, а вы наблюдаете эффект глобального потепления и меняется ли в связи с этим состав животного мира, который обитает в ваших краях?
– Здесь у нас три направления исследований. Первое направление возглавляет Евгений Юрьевич Яковлев, молодой ученый, лауреат ряда грантов президента и РНФ. Суть в том, что он использует стабильные изотопы как маркеры глобального потепления и вечной мерзлоты. Проводятся масштабные экспедиции в пределах Арктической зоны с отбором проб.
Второе направление – смещение ареалов животных и растений в связи с потеплением климата. Например, в последнее десятилетие на севере стали встречаться многие южные виды насекомых и птиц, усилились их масштабы миграций. Некоторые виды с теплыми воздушными потоками добираются до удаленных арктических архипелагов, например, бабочки многоцветница черно-рыжая и лиственничная листовертка. В свою очередь, собственно арктические виды отступают к северу, их ареалы сокращаются из-за более теплого климата и деградации многолетнемерзлых пород.
Третья составляющая, которую мы прослеживаем в плане глобального потепления, это вопросы, связанные с парниковыми газами. Когда идет таяние мерзлоты, происходит интенсификация потоков парниковых газов, в частности метана, углекислого газа в атмосферу. Далее значительный объем углерода при протайке уходит, высвобождается в Северный Ледовитый океан. Допустим, подтаял берег, его подмывает, идет его обрушение, и этот углерод, который ранее был депонирован в мерзлых породах, поступает в океан и дальше идет в атмосферу. Это серьезные процессы, которые играют определенную роль в общем природном балансе планеты. А в последние год-два это приобретает актуальность еще и с политических позиций, связанных с карбоновой проблематикой.
– Иван Николаевич, каким образом вы можете повлиять на эти процессы, их оптимизировать, минимизировать? Что вы делаете как ученые?
– Наша задача как ученых провести фундаментальные исследования, а не заниматься вопросами, связанными с минимизацией явлений, которые мы наблюдаем. Мы даем подробную информацию в виде публикаций, справок, рекомендаций в органы власти. Но непосредственно практическими вопросами мы, конечно, не занимаемся. Это дело соответствующих ведомств и департаментов.
– Но вас слышат, слушают или вы видите, что в ответ на ваши рекомендации прилагаются недостаточные усилия?
– У нас в Архангельской области, в Ненецком округе налажено плотное взаимодействие с региональными органами власти, мы активно сотрудничаем по многим вопросам. Это вопросы, связанные с биоресурсами, с загрязнениями природной среды, с последствиями изменения климата для просадок грунтов и так далее. Часто есть какие-то программы региональных грантов, где мы участвуем, получаем поддержку, проводим исследования и затем выдаем какие-то практические рекомендации для органов власти. Да, нас слышат и слушают.
– Скажите, пожалуйста, а как выглядит экологическая ситуация в Арктическом регионе, насколько все благополучно и что вызывает вашу тревогу?
– В целом, если брать Арктическую зону Российской Федерации от Кольского полуострова до Чукотки, ситуация неоднозначная. Из серьезных вещей, вызывающих обеспокоенность, – это активное развитие промышленного освоения недр. Понятно, что это очень важно для нашей страны, но необходимо параллельно развивать систему мониторинга экологической ситуации, предупреждения катастроф. Не всегда это получается. Вы хорошо знаете о норильской аварии. Известны и другие аварии в Арктической зоне. Основная проблема в том, что в Арктике очень медленно идут все экосистемные процессы, в том числе разложения поллютантов. Любое техногенное загрязнение в этом регионе приводит к длительному депонированию загрязняющих веществ в водных и наземных объектах. Если в более южных регионах активно подключается микробная составляющая, бактерии могут быстро всё это разлагать, то на севере здесь у нас микробная составляющая гораздо менее активна в силу температурных условий. Это приводит к тому, что та же нефть оседает, накапливается. И если это поступило, скажем, в водные системы, то это очень большая проблема, которая будет долгие годы сказываться на экосистеме.
– Мы говорим о том, что антропогенное воздействие в данном случае играет решающую роль, и это понятно. А как вы считаете, кто повинен в процессе глобального потепления, – это какие-то естественные, природные процессы или все-таки человек?
– Я сторонник точки зрения, что современное потепление климата – это скорее естественный процесс. Одним из моих учителей выступал профессор Юрий Григорьевич Шварцман, замечательный ученый, к сожалению, сейчас уже ушедший. Он очень активно занимался реконструкциями климата по геотермическим, наземным данным. И он все время говорил о так называемых восьмидесяти-столетних климатических циклах. Сейчас, подчеркиваю, по моему мнению, по мнению профессора Шварцмана, мы находимся на восходящей ветви 80-летнего цикла. Началось это где-то в середине или конце семидесятых годов ХХ века. То есть сейчас мы близки к пиковой составляющей потепления, после чего должно наступить некоторое похолодание.
– То есть, согласно этой точке зрения, еще лет 20 или 30, и опять начнет холодать?
– В среднем голоцене – это порядка четырех-шести тысяч лет назад, когда был так называемый климатический оптимум, или климатический максимум, когда средние температуры по планете существенно превышали то, что мы сейчас видим. Согласно палеогеографическим данным, леса располагались на побережье Северного Ледовитого океана, и там, где сейчас типичная тундра, располагались лесные экосистемы. Причем там присутствовали и ель, и лиственница. Я сам видел на полуострове Канин остатки стволов этих лиственниц в береговых обрывах. Нынешнее потепление, конечно, не имеет аналогов по скорости, действительно может быть связано и с деятельностью человека, но если брать масштабы изменений, то были гораздо более теплые периоды всего лишь четыре-шесть тысяч лет назад.
– Иван Николаевич, я знаю, что вы специалист по тропическим бабочкам и моллюскам, как это ни странно звучит. Остается ли в вашей жизни место для такого рода исследований?
– Я зоолог, а для зоолога основное значение имеют регионы с максимальным биоразнообразием, то есть южные регионы, тропические, экваториальные, субтропические. Но здесь очень интересна связка с Арктикой. Дело в том, что современная арктическая зона очень молодая, и виды, которые ее населяют, в основном вышли из высокогорий Центральной Азии, это район Гималаев, Тибетское плато, которое считается колыбелью значительного числа видов арктической биоты – в частности, таких её представителей, как шерстистые носороги, песцы, многие насекомые. Когда мы заглядываем в тропические регионы, мы видим богатые видами группы, отдельные представители которых могут быть найдены в высоких широтах в Арктике, в таежной зоне. Это очень интересно.
В доковидное время у меня была достаточно широкая сеть совместных проектов за рубежом – это страны Юго-Восточной Азии, Соединенные Штаты, Канада, Китай и так далее. Сейчас всё это затихло, потому что мы все еще пребываем в эпоху пандемии, и в экспедиции достаточно сложно выбраться. Но сейчас вроде бы все идет к улучшению. Я надеюсь, в следующий год уже можно будет начать работать нормально, по максимуму. У нас в планах довольно много интересных экспедиций – как в тропические регионы, так и по Арктике. Мы планировали поработать на Канадском Арктическом архипелаге, который очень слабо изучен, это острова Виктория, Баффинова Земля и так далее. Нынешняя административная должность мешает в плане того, что ты не полностью свободен, себе до конца не принадлежишь, но всегда можно писать статьи ночью.
– А когда же спать?
– Ну, под утро можно немножко поспать.
– Давайте еще скажем о планах не только ваших лично как ученого, но и вашего научного центра. Какие еще вы лелеете перспективы, связанные с научными исследованиями?
– Главная наша мечта связана с тем, что у нас центр получился немножечко однобокий. У нас на 99% доминируют ученые естественно-научных специальностей.
– Вы хотите гуманитариев привлечь?
– Вы знаете, мне все говорят, что это странно, когда биолог хочет что-то вот такое гуманитарное. Но суть в том, что у нас в Архангельске очень большой потенциал историков, археологов, этнографов, их выпускает наш университет. Они разбросаны по разным там музеям, администрации области и так далее. Моя идея такая, чтобы в рамках программы создания новых лабораторий, которая активно реализуется в ходе нацпроекта «Наука», создать здесь три научных молодежных лаборатории и объединить их в институт истории, археологии и этнографии на базе нашего ФИЦа. Мне кажется, это единственный способ наш центр поставить на все ноги – развивать мощное гуманитарное направление. Надеюсь, в ближайшей перспективе это у нас получится.
Беседу вела Наталия Лескова
Фото А. Ю. Афанасьев
Видео: Александр Козлов
