Академик Дгебуадзе: «Две главные проблемы биологии – происхождение и эволюция жизни»

В интервью «Научной России» академик РАН, профессор, руководитель Секции общей биологии Отделения биологических наук РАН, заведующий лабораторией экологии водных сообществ и инвазий Института проблем экологии эволюции А.Н. Северцова РАН Юрий Юлианович Дгебуадзе рассказал об экологической ситуации в мире во время пандемии COVID-19, а также о том, где и почему российские ученые ведут исследования биоразнообразия, экологии и эволюции. Также в ходе разговора речь зашла о деятельности Гринпис и научном расследовании ситуации на Камчатке.

У вас есть своя версия относительно произошедшей экологической катастрофы на Камчатке? Вы согласны с теми выводами, которые сформулировали коллеги в рамках заседания президиума РАН и круглых столов?

Мне позвонили буквально через несколько часов после того, как поступила информация с Камчатки. Со мной пытались связаться представители СМИ – радиостанции, телевизионные каналы, но я отказывался комментировать ситуацию, поскольку точных данных тогда еще не было.

Понимаете, у ученых, которые занимаются фундаментальной наукой, не принято в целях пиара или по каким-то другим причинам высказывать мнение, пока нет конкретной информации и собранного материала.

Сейчас уже ситуация прояснилась: прошло несколько круглых столов, посвященных этой теме, было два заседания президиума РАН, где ученые смогли высказать свое мнение. Поставленная задача оказалась не такой сложной потому, что все это произошло на Дальнем Востоке, а в этом регионе есть несколько очень сильных наших институтов Дальневосточного отделения РАН. Кроме того, как мы знаем, проводимые научные исследования возглавил вице-президент РАН, академик РАН Андрей Адрианов – известный биолог, специалист в области сравнительной морфологии и систематики беспозвоночных животных, морского биологического разнообразия, причем не только в нашей стране, но и за рубежом. Андрей Владимирович долгое время руководил Институтом биологии моря на Дальнем Востоке, поэтому он прекрасно понимал нюансы работы по этой тематике и особенности этого региона. Помимо этого, ему помогали другие высококвалифицированные специалисты.

К экспертизе привлекли космические снимки, многие профильные организации взяли пробы, в том числе, дальневосточники. Даже из нашего института (Институт проблем экологии и эволюции имени А.Н. Северцова РАН) несколько человек отправились на Камчатку для исследований, и стало понятно, что явление довольно тривиальное – была гигантская вспышка численности водорослей, которые при своем отмирании вызвали резкое падение кислорода в придонной части, что привело к массовой гибели донных беспозвоночных животных.

Вообще-то, в самом начале у меня проскочила мысль, что в массовой гибели морских животных виноваты именно водоросли. Почему?

Я и моя команда последнее время занимаемся биологическими инвазиями чужеродных видов. Известно, что есть водоросли, которые являются видами-вселенцами. На Дальнем Востоке есть один такой вселенец, он, правда, встречается в более южных местах, рядом с Владивостоком, в Охотском море, в районе Сахалина – это представитель царства хромистов - псевдонитшия, которая производит очень опасное вещество - нейротоксин домоевую кислоту, которое может погубить животных. Виды-вселенцы после натурализации часто дают вспышку численности. Я и подумал, что к камчатским событиям имеет отношение нитшия. Пока подтверждения этому нет. Однако опасные вещества производят и другие виды водорослей и цианобактерий, что также могло быть причиной гибели беспозвоночных на Камчатке.

Также стоит отметить, что зона, где наблюдалось большое количество водорослей протянулась на несколько десятков километров по восточному побережью полуострова Камчатка, и, если принять во внимание особенности этого региона, то вряд ли можно говорить о какой-то техногенной аварии. Мы же знаем, как ранее происходили аварии в Тихом океане и в других местах. Здесь же стало понятно, что произошла вспышка численности микроскопических водорослей, панцирных жгутиконосцев динофлагеллятов, которые провоцируют такие ситуации. Подобное явление называется «красный прилив». Есть еще другие группы организмов (например, цианобактерии), которые вызывают такие явления. Сейчас это выясняется. Вообще, там могли присутствовать три или четыре группы этих организмов, которые называют водорослями, однако, не все из них являются водорослями, но они занимаются фотосинтезом и дают гигантские вспышки численности.

Отмечу, что явление таких приливов общеизвестно, я студентам об этом рассказываю. Во многих местах мира, включая нашу страну, это регулярно наблюдается. Чаще это связано с планктонными водорослями и цианобактериями, которые живут в толще воды, но значительно хуже, когда возникает ситуация, связанная с нитчатыми водорослями. К сожалению, у нас такой сюжет наблюдается на Байкале. Там есть две группы нитчатых водорослей – спирогира и ульва, которые дают вспышки. Когда они отмирают, то их выбрасывает на берег, они долго гниют, ну, и, вообще, возникают всякие нехорошие последствия. Что можно сказать на этот счет?

Бороться с «цветением» водорослей и цианобактерий, когда оно уже произошло, бесполезно. Причины его в некоторых случаях неясны, однако, для многих точек мира, и я думаю, что, в том числе, для Камчатки одними из триггеров, которые запустил процесс вспышки, были потепление и излишек биогенных элементов. Большинство этих групп водорослей – динофлагелляты, цианобактерии –  еще будет точно выясняться, о каких видах этих организмов идет речь, занимаются фотосинтезом. Помимо фотосинтеза им нужны биогенные элементы, прежде всего, фосфор и азот.

Фосфор и азот в водоемах и, в частности, в морях бывает двоякого происхождения – внешний и внутренний. Внешний приток фосфора и азота попадает в воду с суши – на Камчатке недалеко от места происшествия находится крупный город, в котором практически нет очистных сооружений. Кроме того, бывает внутренний приток, когда все эти элементы откладываются на дне, а потом при разных гидрологических условиях поднимаются наверх. Я думаю, что об этих факторах также нельзя забывать, ведь все это в совокупности могло быть причиной вспышки, о которой мы говорим.

Бороться с этими явлениями можно, но для этого везде необходимо построить очистные сооружения. Ведь бытовые стоки и сельскохозяйственная деятельность, когда остатки удобрений также попадают в воду или в почву, приводят к избытку биогенных элементов, к эвтрофированию, как называют этот процесс экологи и гидробиологи. Это огромная проблема, которая распространена по всему миру.

Кроме того, в случае на Камчатке пострадали люди – дайверы, и те, кто просто прогуливался в окрестностях. Если же происходит постоянный мониторинг ситуации, то можно предсказать, когда можно ожидать такое явление. Конечно, его периодичность не очень известна, ведь это глобальное явление, которое связано с океаном.

Однако отмечу, что никакой химии в больших объемах в воде не было, загрязнение, которое произошло на Камчатке - не техногенного характера. В данном случае нужно говорить только о возможном влиянии биогенных загрязнений.

Какой пример в истории ликвидации экокатастроф с точки зрения быстроты реакции и эффективности мер вы можете вспомнить как удачный?

К сожалению, большие катастрофы быстро ликвидировать нельзя – это очень трудно. Можно ее купировать, если сложившаяся ситуация влияет на здоровье людей. Нам известны, по крайней мере, две масштабные катастрофы, которые произошли в нашей стране – Кыштымская и Чернобыльская.

Не все поддерживают эту точку зрения, однако, я считаю, что самый безопасный источник энергии сейчас – это ядерная, но на заре развития атомной энергетики катастрофы все-таки случались.

В нашей стране было две аварии. Первая – на Южном Урале в 1957 году, так называемый, Кыштымский след. Я о ней знаю не понаслышке, т.к. сотрудники нашего института занимались последствиями этой аварией и работали там. Тогда на Урале быстро переселили несколько тысяч людей в другие места, активно занимались устранением аварии – никто не пострадал, но вот последствия случившегося мы наблюдаем до сих пор.

Вторая ситуация – авария на Чернобыльской АЭС в 1986 году. Специалисты очень быстро все ликвидировали, сделали саркофаг, сняли везде большое количество грунта. Учитывая гигантские масштабы аварии, погибло не так много людей, но через атмосферу радионуклиды пятнами распространились на большую территорию. Последствия аварии до сих пор наблюдаются в Брянской (особенно Новозыбковский район), Тульской и Калужской областях. Хотя в начале все необходимые меры были приняты.

Таким образом, все зависит от масштаба случившегося. Если произошла небольшая авария, то можно быстро что-то сделать, купировать ее. Например, разливы нефти, которые регулярно происходят в портах. Есть специальные способы локализации таких разливов, разработаны биотехнологии, по которым при помощи микроорганизмов все это быстро перерабатывается. Но если речь идет о гигантских катастрофах, то это невозможно.

Что я могу сказать в отношении экологических аварий?

К слову, ситуация на Камчатке – это кризис, а не катастрофа или авария потому, что все уже почти восстановилось.

Отмечу, что в нашей стране происходит огромное количество лесных пожаров, но МЧС с каждым годом работает у нас все лучше и лучше. Это видно из отчетных документов о состоянии окружающей среды. Например, в прошлом году около 80% лесных пожаров на территории России были ликвидированы в течение суток. Этот процент растет с каждым годом – год-два назад было 60%, еще раньше 30%. Сейчас с пожарами активно борются, что очень важно.

Также случаются гигантские аварии, например, в 1994 году в Коми из-за крупного разлива нефти пострадал бассейн реки Печора. Я хочу сказать, что быстрое реагирование не всегда может помочь. В случае с мелкими авариями, да, а вот вышеупомянутые ситуации в Чернобыле или на Южном Урале – другое дело. Смотрите, в районе Кыштымского следа до сих пор сажают лес, существует запрет на любую деятельность в районах, о которых я говорил, хотя, вроде, аварии вовремя купировали.

Такие ситуации следует предвидеть и предотвращать, чтобы они не возникали. В кратчайшие сроки решить проблему такого масштаба – невозможно.

Как вы для себя определяете понятие «экология»? Вам не кажется, что сейчас термином «экология» подменяется понятие «охрана окружающей среды»?

Вы правы, это больной вопрос для всех биологических экологов. Я термин «экология» трактую так, как он был предложен в конце XIX века. Конечно, есть длинные определения. Однако, прежде всего, и об этом надо сразу задуматься, экология – это наука, которая занимается взаимодействием организмов друг с другом и с окружающей средой. Очень простое определение.

Я не знаю, почему сейчас это понятие расплылось и потеряло изначальную точность – журналисты постарались или, возможно, некоторые ученые. Особенно меня удивляет и раздражает, когда термин «экология» используют как описание для состояния окружающей среды. Например, когда у людей грязно в подъезде, то они часто говорят: «У нас плохая экология».

Повторюсь, экология – это наука, которая не может быть плохой или хорошей. Она может быть развитой или неразвитой. В нашей стране очень полюбился этот термин, а потом появились понятия «экология религии», «экология культуры», «экология человека». Кстати, «экология человека» более-менее корректное понятие, человек – это все-таки живой организм, который имеет взаимодействия с окружающей средой. Правда, раньше это именовали санитарией и гигиеной.

Бороться с этим уже бессмысленно, но мы пытаемся объяснять своим студентам, просто интересующимся людям, что экология – это именно наука. К слову, в английском языке эти понятия четко разделены – «environment» и «ecology». Насколько я знаю, такая же картина и во многих других языках мира.

Можно ли говорить о том, что экология – консервативная наука, которая мало меняется со временем?

Нет-нет, я не думаю, что о науке уместно так говорить. Консервативной может быть политическая партия – консерваторы, демократы, лейбористы.

Экология очень интенсивно развивается в последнее время, ведь, прежде всего, это наука о взаимодействиях, а они очень сложные. Конечно, основа – это пищевые взаимодействия организмов. Если мы приводим в пример какую-то природную экосистему, кстати, антропогенную тоже, ведь любой парк, сельскохозяйственное угодье – это экосистема. Все эти взаимодействия очень непростые. В последнее время за счет обновления приборной базы развиваются исследования пищевых взаимодействий организмов в экосистемах – там применяются стабильные изотопы, биохимические метки. Таким образом, мы можем выяснить, кто кого ест и в каком количестве, включая очень мелкие организмы.

На мой взгляд, экология сейчас переживает такой период, когда не просто изучают основные потоки вещества и энергии по экосистемам (например, что произвели растения, сколько съели насекомые, копытные и так далее), а выясняется качественный состав этих веществ. Все это удалось получить за счет современных методов.

Кроме того, основа экологической науки – это все-таки описание биоразнообразия. Во всем мире по некоторым группам разнообразие не изучено, не описаны виды! По некоторым группам мы знаем всего 15% видов, для которых есть названия и сведения об особенностях их образа жизни. В этом плане сейчас сильно прогрессировала и улучшается с каждым годом микроскопическая техника. Также для определения видов и описания видового разнообразия используются молекулярно-генетические методы. Ведь для того, чтобы выяснить эволюцию и филогению многих таксономических групп, только морфологического описания недостаточно.

Я считаю, что экология сейчас, наоборот, находится на очень большом подъеме. Кроме того, это наука, для которой постоянно появляются новые вызовы – глобальное потепление, загрязнения, глобальные антропогенные воздействия, которые с каждым годом становятся все более изощренными. Появляются не просто нефтепродукты, о которых мы говорили, а возникают ультраэкотоксиканты, о которых мы не знали раньше.

Например, все слышали о таких высокотоксичных веществах, как диоксины. В обиход это понятие вошло после войны во Вьетнаме, когда американские войска для того, чтобы ловить отважных вьетнамских партизан, стали применять дефолианты. Дефолиант – это вещество, вызывающее опадение листьев деревьев. Американцы называли его agent orange, и он содержал диоксины. Это страшное химическое вещество, которое не разлагается в природе, циркулирует по пищевым сетям и действует на живые организмы, включая человека, в концентрации 10^-12 степени, нарушая иммунную систему, вызывая онкологические заболевания и мутации. Во Вьетнаме это вещество еще не устранено. Вот это и есть - ультраэкотоксиканты.

Сейчас все борются с мусорными свалками. Так вот при сжигании мусора это вещество тоже образуется и еще при помощи других химических процессов, которые применяли, но не знали о последствиях потому, что не изучали этот вопрос. Это только один из показательных примеров, касающийся ультраэкотоксикантов.

Как вы считаете, пандемия коронавируса улучшила экологическую обстановку во всем мире?

Дело в том, что пандемия – это экологический процесс, но никто об этом не задумывается. Пандемия – это типичная инвазия, биологический процесс.

Что такое инвазия? Это когда организм попадает за пределы своего естественного ареала. Человечество переживало очень много пандемий, но давайте посмотрим, откуда взялся этот последний вирус?

Есть резервуар болезни, вирус возник у летучих мышей, потом каким-то образом перешел на человека. Как именно это произошло, пока все спорят, но три группы SARS – 2002 г., MERS – 2012 г. и COVID-19 года – они все близки и первоначально возникли у животных.

Я хочу отметить, что мы боремся с этой пандемией неправильно. Ученые разрабатывают вакцины, лекарства, то есть занимаются «хвостом» проблемы, а работать надо со всей цепочкой: животное-резервуар – переносчик - человек.

Как это сделать?

В конце 1940-ых годов наш выдающийся ученый, академик Евгений Никанорович Павловский разработал теорию природной очаговости. Он работал тогда с клещевым энцефалитом. Похожая картина, если сравнивать с коронавирусом – вирус передавался по цепочке: дикие животные, потом клещ, затем уже человек. Это было очень страшное заболевание – люди становились инвалидами или умирали.

Другие известные нам болезни были еще страшнее, например, чума. Описаны три гигантские пандемии чумы в мире – в V-VII, XIII-XV и XIX веках нашей эры. Кстати, сейчас болезнь опять проявляет себя. Что такое чума? Это 233 вида диких животных, которые являются резервуаром этой болезни. Потом через блох и других насекомых бактерия-возбудитель попадает на домашних животных и на человека. Больше всего сведений мы имеем о пандемии чумы, которая разгорелась в 1346-1353 годах нашей эры. В Европе умерло по приблизительным оценкам (ведь статистика тогда плохо работала) от 75 до 200 миллионов человек. В Италии, Франции население сократилось на более чем 50%. В нашей стране был похожий сценарий, пока в прошлом веке у нас не создали противочумную систему, благодаря которой и победили болезнь. Чтобы справиться с этой проблемой, пытались бороться, прежде всего, с теми, кто являлся резервуаром – это сурки, песчанки, пищухи и другие млекопитающие.

Существует еще масса других болезней, которые развиваются по такой же схеме – лихорадка Западного Нила, чума свиней. Конечно, сейчас обстоятельства складываются по-другому. Стоит принять во внимание плотность населения, транспортный перенос болезней. Когда была чума, то это были времена татаро-монгольского нашествия, развивался «Великий Шелковый путь», который мы снова хотим возродить. А откуда взялась холера?

Она проникла в начале XIX века в Европу из Индии. Также заболело и скончалось много людей, в том числе, философ Г.В.Ф. Гегель и композитор П.И. Чайковский.

Как пандемия повлияла на экологическую ситуацию? Люди ожидали, что при спаде экономики будет меньше мусора, грязи и отходов, которые попадают в окружающую среду. Однако ситуация сложилась совсем иная. Ведь не только офисные сотрудники перешли на дистанционную работу и закрылись предприятия, но и была ограничена деятельность организаций, которые занимаются очистными сооружениями, контролем за окружающей средой.

Кроме того, в момент пандемии у нас почему-то стали появляться проекты новых правил и законов, которые влияют на охрану природы. Например, был предложен закон об изменении правил охоты, в котором предлагаются практически браконьерские орудия лова. Также пытались ввести закон об изменении статуса деревень на территории особо охраняемых природных территорий, о вырубке лесов по берегам рек. Снижение экономической и другой активности не повлияло в целом положительно на экологическую ситуацию в эпоху пандемии. Это видно кстати на примере новейшей истории нашей страны. Помните, что было в 1990-ые годы? Многие заводы были остановлены, сельское хозяйство находилось в полном упадке. Я полевой зоолог, ездил по стране в экспедиции и видел ситуацию своими глазами.

В 2012 году я участвовал в одной Всероссийской конференции, посвященной водохранилищам. Она проходила в Ярославской области и большинство участников конференции были с Волги. Там ученые демонстрировали данные о волжских водохранилищах. Все ожидали, что раз сельское хозяйство находилось в упадке, то удобрения больше не смываются в реки и водохранилища. Однако эвтрофирование, то есть поступление биогенных элементов, и загрязнения существенно не снизились. Почему так получилось?

Во-первых, много неполезных для биоты веществ было захоронено намного раньше – я уже говорил про внутренние биогенные элементы фосфор и азот, которые находятся на дне водоемов. Во-вторых, большинство российских городов и населенных пунктов не имеют никаких очистных сооружений, и все бытовые отходы попадают в водоемы.

Кроме того, загрязнение окружающей среды (прежде всего водоемов) в некоторых местах, например, в европейской части России растет из-за роста населения – теперь более 50% жителей нашей страны обитают в бассейне Волги. Так что не всегда спад производства говорит о том, что экологическая ситуация улучшится.

Вам, как ученому, близко то, чем занимается Гринпис?

Как говорил кто-то из классиков, политика – это продолжение экономики. Кто и зачем финансирует Гринпис? В чем заключается деятельность этой организации?

Внешне может показаться, что их работа очень важная и нужная, однако, на самом деле, все сводится к тому, чтобы найти какое-то «грязное место» на земле и устроить шумные пиар-акции. Когда я учился в МГУ, на биологическом факультете, у нас была, да и существует по сей день, Дружина охраны природы имени В.Н. Тихомирова. В этой организации студенты учатся правильно бороться с браконьерством и другими нарушениями. А мы в свое время начинали с того, что следили перед Новым годом кто везет незаконно срубленные елки домой, есть ли у них документы на них. В этой деятельности  нам помогала милиция (или мы ей помогали). Все было на энтузиазме.

Если говорить о Гринпис, то еще есть ряд факторов, которые меня раздражают. Например, в той же ситуации на Камчатке были задействованы высококвалифицированные ученые, целые научные институты и научные школы; брались пробы, специалисты приезжали в регион, проводили исследования. А теперь давайте посмотрим, где учились люди из таких организаций, как Гринпис? Они выступают по телевидению, ведут активность в интернете, но какое у них образование? Куда они сдают свои пробы? В какие-то непонятные организации, после чего становится ясно, что людям просто заплатили. Мое мнение неголословно, я знаю конкретные примеры таких историй.

Например, в 1990-е годы, когда сельское хозяйство находилось в упадке в Подмосковье, происходил варварский захват земель разного назначения. В этом регионе у нашего института есть несколько биостанций – при советской власти их было 12 по всей стране, сейчас осталось 8. Они создаются для того, чтобы вести наблюдения в местах, где природа сохранилась в более-менее первозданном виде.

Так вот, рядом с нашими биостанциями велось сельское хозяйство, потом оно исчезло, пришли какие-то люди, покушались на одну из наших биостанций, угрожали мне – я тогда работал в дирекции. Эти люди принесли бумагу, в которой говорилось о том, что, мол, здесь нельзя вести сельское хозяйство, что мы работаем в неблагоприятном регионе, земле здесь свойственна радиоактивность и, вообще в почве присутствует вся таблица Менделеева. Самое удивительное, что кто-то им подписал эту бумагу, понимаете!? Откуда на этих землях радиоактивность? Здесь урожай недавно собирали, даже заводов не было поблизости. Тогда я понял, что это просто бизнес. На сельхозземлях решили построить коттеджный поселок.

Я подчеркну, что деятельность по охране природы и окружающей среды должна вестись совершенно не так, как в этих организациях.

Юрий Юлианович, интересно узнать о сотрудничестве Института экологии и эволюции имени А.Н. Северцова РАН с Институтом Африки РАН. Где российские ученые ведут исследования биоразнообразия, экологии и эволюции? И почему именно там?

Пандемия коронавируса показала нам, как важно изучать биоразнообразие по всему миру. Хотя бы в целях нашей безопасности. Например, те же летучие мыши, от которых коронавирус передался человеку – их же около 1500 видов. Кроме того, часть из них живет на территории нашей страны, а другая часть может мигрировать к нам потому, что они могут менять свои ареалы.

Также мы не должны забывать о фундаментальной науке. Ученым необходимо изучать биоразнообразие всей планеты, ведь есть группы животных, растений, микроорганизмов, которые живут по всему миру. Природа не знает границ, и мы не можем концентрироваться только на своей стране в изучении биоразнообразия. Иначе мы не будем понимать филогению – историю развития изучаемой группы организмов, ее эволюцию. Кроме того, мы не сможем избежать ошибок. Например, при описании новых видов. Многие экологические закономерности можно понять только в том случае, если исследуешь экосистемы разных регионов.

Кроме того, палеонтологии проблему эволюции можно изучать только в определенных точках Земли, грубо говоря, там, где она происходит. По всему миру есть такие «горячие точки» формообразования, видообразования, которые происходят в данный момент. Однако, конечно, мы имеем биоразнообразие, которое сложилось за пару миллиардов лет, те же цианобактерии, которые я упоминал, производили кислород, когда все только начиналось, кроме них тогда почти никто не жил на Земле.

Весь этот эволюционный процесс почти завершился, но в определенных ландшафтах или водоемах он продолжает происходить. Например, для близких мне водных организмов есть несколько точек, где идет формообразование. То есть внутри вида образуются несколько экологических или морфологических групп. Поэтому мы и работаем в разных точках Земли, где обнаруживаются такие процессы.

У нас в Институте есть экспозиция, которая посвящена 50-летию российско-монгольской экспедиции. Это уникальное место, где сейчас идет глобальный процесс опустынивания – экологическое явление. Там мы работаем и на периодически высыхающих водоемах, где происходит циклическое формообразование рыб. В силу климатических колебаний озера каждые 10-12 лет высыхают, а потом восстанавливается и мы наблюдаем образование морфо-экологических форм, возникших из одного вида, сохранившегося в реках, впадающей в эти озера.

Также мы работаем в Эфиопии, на Абиссинском нагорье, в Рифтовой долине, где также сейчас идет процесс формообразования, и за таким процессом невозможно наблюдать в другом месте. Я проводил аналогии нашей работы с деятельностью ученых, которые занимаются космосом. Почему самое большое количество обсерваторий, которые принадлежат не только Чили, а многим странам мира, находятся в Андах? Все просто – там практически 350 дней в году нет облачности, а эта местность в целом находится ближе к небу. Таким образом ученые ищут и используют уникальные возможности регионов мира для своих исследований.

Кроме того, я повторюсь, что работа в разных местах – это вопрос биобезопасности. Потому что из-за миграции людей и животных, а потом и климатических изменений, мы не знаем, что и откуда еще может прийти к нам. Биоту необходимо изучать и по этим причинам тоже.

Еще один очень важный вопрос заключается в том, что изучение биоразнообразия в разных районах мира связано с генетическими ресурсами. Что такое генетические ресурсы? Дело в том, что для новых источников питания, лекарств нужны организмы, которые обладают какими-то уникальными генами. У нас в институте на первом этаже находится выставка, посвященная Николаю Ивановичу Вавилову – это отечественный гениальный биолог, который занимался селекцией сельскохозяйственных растений. Он проехался по таким горячим точкам, о которых я говорил, побывал в разных частях земного шара, и выяснил, что в каждой такой точке находятся центры происхождения сельскохозяйственных культур и как мы теперь понимаем центры формообразования организмов.

Например, близкое мне Абиссинское (Эфиопское) нагорье. Там Николай Иванович нашел шесть культур, которые возникли в этом регионе, а потом распространились по всему миру. Кроме того, он собрал генетический материал, который до сих пор используется в селекции. О каких культурах идет речь? Арбуз, кофе, нут, клещевина, сорго. Это те культуры, которые сейчас везде выращиваются, но пришли они из Африки.

Кстати, в отношении лекарственных растений и животных прослеживается такая же картина – не все они с нашей территории, хотя она у нас гигантская. Приведу один пример. Сейчас ученые с Дальневосточного отделения РАН с помощью специальных подводных аппаратов интенсивно изучают биоразнообразие глубин Мирового океана. Оказалось, что за счет притока со дна теплых вод, на глубинах 7-9 тысяч метров существует весьма разнообразная фауна. Отмечу, что света там нет - все построено на хемосинтезе.

Относительно недавно я узнал от академика А.В. Адрианова, что с помощью подводных аппаратов, на глубинах на которые не может спуститься человек удается получить качественные фотографии и взять пробы живых организмов. В ходе этих работ ученым удалось найти вид офиур – иглокожих животных, похожих на морскую звезду, из тела которого выделили вещество, на базе которого получили лекарство, помогающее в лечении одного из самых страшных видов рака - глиобластомы. От этой болезни недавно ушел из жизни выдающийся певец Дмитрий Хворостовский.

Раньше у РАН было большое количество биостанций по всему миру. Наш институт имел биостанцию в Перу, также исследования велись в Боливии, много лет ученые нашей академии работали на Кубе. Сейчас гигантскими усилиями удалось сохранить четыре долговременных международных проекта, которые курирует Отделение биологических наук РАН – в их рамках трудятся биологи, экологи, зоологи, ботаники, палеонтологи.

У нас есть Центр в Армении, который, в частности, изучает уникальное озеро Севан, ведутся интересные работы по горным экосистемам. Существует Совместная российско-монгольская комплексная биологическая экспедиция РАН и АНМ. Я уже упоминал, что ей в прошлом году исполнилось 50 лет. Разумеется, это очень важный проект, ведь Монголия – это наш сосед, там есть много уникальных экосистем. Кроме того, из этой местности берут свое начало две самые большие реки Сибири – Енисей и Амур, а также основной приток  Байкала – река Селенга.

Помимо этого, функционирует Совместный российско-вьетнамский тропический научно-исследовательский и технологический центр во Вьетнаме. Ему исполнилось уже 35 лет. Основные работы, которые ведутся там, посвящены последствиям экологической войны США во Вьетнаме и изучению биоразнообразия. Заниматься этим вопросом наших ученых попросило Министерство обороны Вьетнама. И знаете, до сих пор наши ученые находят там диоксины. Уже второе поколение вьетнамских людей страдает от этого явления.

Отдельно стоит сказать о проекте Совместной российско-эфиопской биологической экспедиции в Северной Африке. Ей уже исполнилось 33 года. О важности этих работ для изучения процессов формирования биоразнообразия я уже говорил. На сегодняшний день наша экспедиция является единственным долгосрочным научным проектом России в Африке. Ранее в работах в Эфиопии мы сотрудничали с Институтом Африки РАН. Правда, сейчас эти исследования в связи с реформой РАН ведутся с меньшей интенсивностью.

Вообще последние годы все эти работы, кроме деятельности во Вьетнаме, держатся в основном на энтузиазме наших ученых. Вьетнам, насколько мы знаем, сейчас находится на экономическом подъеме, поэтому руководство страны заинтересовано в поддержке этих исследований. И там ученые получают уникальные результаты и по изучению биоразнообразия, и по экологическим последствиям войны.

Все это, разумеется, очень важно, поэтому мы и продолжаем работать.

Интервью проведено при поддержке Министерства науки и высшего образования РФ и Российской академии наук.