Почему жительница большого города, выросшая «на асфальте», решила поднимать сельское хозяйство, откуда берется любовь ко всему живому и почему аграрные науки не менее важны и фундаментальны, чем остальные, — об этом наш разговор с вице-президентом РАН Ириной Михайловной Донник.
Академик И.М. Донник. Фото: Елена Либрик / Научная Россия
— Ирина Михайловна, почему вы, жительница мегаполиса Екатеринбурга, тогда Свердловска, пришли в ветеринарию и поехали в деревню заниматься сельским хозяйством?
— Видимо, ничего случайно в жизни не бывает. У меня было две попытки не идти по этой специальности: я занималась химией, была победителем многих олимпиад и собиралась на химический факультет. Но так получилось, что ехала и не доехала. Умудрилась сдать документы за час до окончания работы приемной комиссии. И поскольку ближайший университет был сельскохозяйственный, туда и пошла. Тем более меня туда агитировали, так как была склонность помогать всему живому.
— Не пожалели?
— Конечно нет. Было много моментов, которые меня вроде бы отталкивали, но все равно завела судьба в ветеринарию. Учиться было легко и интересно. Со второго курса стала руководителем научно-студенческого общества факультета. Мы уже тогда выполняли работу, которая по нынешним меркам могла претендовать на победу в конкурсах. Это были фундаментальные исследования по физиологии, пристеночному пищеварению. Видимо, это и определило желание поиска нового и приход в науку. В то же время не имела никакого желания идти сразу после вуза в аспирантуру.
— Почему?
— Я хотела работать в реальном секторе, поднимать сельское хозяйство. И меня распределили на Север, в Ханты-Мансийский округ. Тогда не было никаких дорог, добирались только по реке во время навигации или зимой на вертолете. Я уехала к оленям в самую глушь, где и поселков-то не было.
— Откуда это желание лечить животных?
— Наверное, в первую очередь не лечить, а оказывать помощь всем нуждающимся. Это, конечно, закладывается с детства. Сколько себя помню, подбирала и приводила домой разных животных, старалась им помочь. Мама выгоняла, а я опять приводила. Именно поэтому мне все говорили: «Иди на лечебную специальность».
— Знаю, что вы успешно работали в сельском хозяйстве в родном Екатеринбурге, сделали огромное количество важной работы по ликвидации опасных заболеваний у животных…
— Сначала я все-таки приехала в аспирантуру. Защитила кандидатскую диссертацию по физиологии человека и животных, и это дало очень большой базис для дальнейшей научной работы, ведь физиология — это фундаментальная наука. Потом я работала на кафедре хирургии, более 12 лет была хирургом. А после этого пришла в Уральский научно-исследовательский ветеринарный институт, где директором был А.Т. Татарчук, мой учитель. Под его руководством проводили работу по ликвидации инфекционных заболеваний животных на всей территории Урала.
— Какие это были заболевания?
— В те времена были широко распространены туберкулез, бруцеллез и новое заболевание — лейкоз крупного рогатого скота. Оно только появилось, еще не было ни средств диагностики, ни методов борьбы, кроме того как всех под нож. Нами были развернуты масштабные мероприятия. Мы разработали свои тест-системы для диагностики, которые позволили эффективно выявлять заболевших. Всего в области тогда было более 1,2 тыс. неблагополучных молочных ферм, а личных подсобных хозяйств еще больше.
— Слышала, что лейкоз у животных — это совсем не то же самое, что у человека…
— Да, это опасная вирусная инфекция, возбудитель из той же группы, что вирус иммунодефицита человека. Нам еще предстоит познать его последствия, так как в современной литературе есть данные, что он все-таки опасен для человека. Продукты распада вируса канцерогенные, они могут индуцировать развитие онкологии и у людей. А тогда благодаря этой работе, которая продлилась очень долго, почти 15 лет, мы все-таки одержали победу. И до сих пор Свердловская область — одна из немногих в России, где это заболевание не встречается у крупного рогатого скота. А молоко, получаемое от здоровых коров, высокого качества. К сожалению, эти результаты до сих пор массово не тиражируются, есть над чем работать.
— Ирина Михайловна, вы единственная женщина в президиуме академии наук и всего лишь вторая за всю историю. Трудно быть женщиной-академиком среди мужчин?
— За это большое спасибо нашему президенту А.М. Сергееву — он не побоялся пригласить женщину на этот пост, где у нас традиционно были представлены мужчины, особенно в отделении сельскохозяйственных наук.
— Вы получили поддержку 90% голосов...
— Многие коллеги знали меня и раньше. В течение 33 лет аграрную науку возглавлял Г.А. Романенко, который был президентом Российской академии сельскохозяйственных наук до реформы науки 2013 г. и затем до 2017 г. У нас была очень хорошая, устойчивая структура, было огромное количество научных организаций, много опытно-производственных хозяйств (ОПХ). Мне кажется, что современное сельскохозяйственное производство устойчиво функционирует в настоящее время благодаря научному заделу, который был заложен в те годы. Геннадий Алексеевич сохранил нашу академию в 1990-е гг., когда все рушилось, когда отбирали опытные земли, банкротили опытные хозяйства. Тем не менее постоянно шла инновационная работа по созданию новых сортов, пород, методик, биопрепаратов и прочее. Мы никогда не останавливались в этом развитии.
— Ирина Михайловна, вы скучаете по практической работе?
— Скучать некогда: я занимаюсь и научной работой тоже, причем интенсивно. Веду исследования в области инфекционной патологии животных, преподаю, езжу по стране. У меня много учеников, наши разработки востребованы. В Белгородской области создан Научно-образовательный центр «Инновационные решения в АПК» — единственный центр, который целиком ориентирован на агропромышленный комплекс. Благодаря тому что мы с коллегами из Белгородского ГАУ разработали новые подходы к ранней диагностике заболевания, мы смогли за короткое время полностью ликвидировать у животных заболевание лейкозом в нескольких сельскохозяйственных предприятиях. Это большое достижение, имеющее практическую значимость, в том числе и для населения региона, особенно учитывая первоначально сложную ситуацию (уровень больных животных составлял почти 80%).
— Знаю, вы много занимались экологическими проблемами. О чем речь?
— Мы, наверное, были одними из первых, кто предложил такой термин, как «ветеринарная экология». Выяснилось, что в регионах, где развито промышленное производство, в том числе в районах Урала, имеет место антропогенное воздействие на окружающую среду. Благодаря этому возник вопрос: а как же влияют повышенные концентрации тяжелых металлов и радионуклидов на здоровье животных? А главное, на качество животноводческой продукции (молоко, мясо и пр.). Мы проводим углубленные научные исследования с 1995 г. До сих пор ведем мониторинг этих процессов.
— Что удалось выяснить?
— Происходят миграции экотоксикантов в трофических цепях, то есть из почвы они попадают в кормовые растения, воду, организм сельскохозяйственных животных и далее — в продукцию. У животных при этом снижается качество здоровья, развиваются вторичные иммунодефициты, которые обуславливают различные патологии. Это и инфекционные болезни, и нарушения обмена веществ, и нарушение функции воспроизводства, и многое другое. Мы разработали ряд технологий, методик, позволяющих снижать токсическую нагрузку на организм и в итоге влиять на улучшение качества животноводческой продукции.
— То есть проблему удается решить кардинально?
— В 2000-е гг. все считали, что никто не будет заниматься этими экологическими проблемами. А сейчас мы пришли к тому, что нормативы качества продукции жестко соблюдаются. Поэтому ситуация постепенно меняется к лучшему, хотя полностью решить проблему невозможно.
— А почему?
— Выяснено, что есть природные техногенные источники, обусловленные, например, географическим ландшафтом. Например, выходы газа радона в горных местностях. На этих территориях вроде и нет вредных промышленных предприятий, но у животных почему-то наблюдается в несколько раз больше генетических мутаций, чем в промышленных районах. Почему? Оказывается, повышенная концентрация радона и вызывает патологические процессы у животных, в том числе и лейкоз.
— И что же делать в этой ситуации?
— На то и нужна наука, чтобы изучать патологии и разрабатывать меры противодействия, например широкий спектр различных методик, технологий, новых биопрепаратов, профилактических средств, кормовых добавок, современные методы исследования. Мы начинаем широко использовать геномное редактирование для создания новых пород животных с повышенной устойчивостью к заболеваниям.
У меня в руках отчет нашего отделения сельскохозяйственных наук за год работы. Посмотрите, сделано очень много! Может быть, наша наука не производит такого впечатления, как космические открытия, но тем не менее именно она обеспечивает стабильность в стране в области продовольствия. В магазинах полные полки, несмотря на тяжелую ситуацию и внешние факторы. Природа то и дело подбрасывает проблемы — то засухи, то наводнения, то морозы, но угрозы голода нет! Наши ученые работают, система создания новых агротехнологий устойчиво функционирует.
— О чем конкретно идет речь?
— Приведу несколько примеров. Проводится оценка деградации почв в различных агроэкологических зонах страны. Для чего это делается? Для того чтобы прогнозировать и затем разрабатывать модели предотвращения этой деградации. Почва — невозобновимый ресурс; не будет ее — ничего не будет. Поэтому наши институты очень много этим занимаются. Например, ученые Почвенного института им. В.В. Докучаева детализировали карту почвенных ресурсов страны, в том числе в Арктике, где еще никто этим вопросом не занимался, что позволило оценить и правильно, бережно использовать эти ресурсы в производственной деятельности.
В целом только за 2021 г. в области сельскохозяйственной науки создано 273 сорта и гибрида с повышенной урожайностью и новыми полезными признаками; пять новых пород кроссов птицы и животных, 172 новые и усовершенствованные агротехнологии; пять новых вакцинных препаратов, 166 усовершенствованных методик. Всего получено за год 783 патента на селекционные достижения, сделаны авторские открытия, созданы цифровые программы. Это реальные результаты. Мы, конечно, уступаем другим наукам по показателям индекса Хирша из-за того, что нас плохо публикуют высокорейтинговые журналы, но, думаю, это не менее важные научно-практические результаты.
— Ирина Михайловна, вы говорите, что в детстве приводили домой всяческую живность, а мама не очень вам разрешала. А вы своей дочке разрешали, когда она росла?
— Конечно. У нас всегда был полный дом животных, и до сих пор так. У дочки сейчас, например, пять собак, и все из приюта. Я активно веду работу по проблеме безнадзорности животных и отслеживаю случаи жестокого обращения с ними. Мы готовим экспертные заключения членов РАН. Законодательно этот вопрос, к сожалению, плохо решен, и это очень большая проблема в стране. Нужна комплексная система мер, закон о содержании животных, их обязательном маркировании или чипировании.
Считаю, что эта тема важна для обеспечения эпизоотического благополучия и гуманного отношения к живым существам. Но пока не решен главный вопрос — ответственность людей за выброс этих животных на улицу: проблема решается плохо.
— А как можно повысить ответственность людей?
— Это не произойдет моментально, но шаг за шагом надо менять отношение общества к этой проблеме. В Москве система приютов неплохо отработана. Сегодня вы не увидите в столице бездомных животных. Но в регионах этого еще нет, хотя муниципальную власть обязали строить приюты. Все-таки это цивилизованный метод, принятый во всем мире.
Хочу еще раз подчеркнуть: мы должны развивать науку, нельзя останавливаться. Сельскохозяйственная наука очень важна, в ней много фундаментальных направлений. Но и прикладной аспект здесь виден особенно четко. Результаты — это и поля, засеянные высокоурожайными сортами пшеницы, обеспечивающие экспорт пшеницы. Известно, что Россия вышла по экспорту в мировые лидеры. Это и высокопродуктивные молочные и мясные стада, и новые породы овец, коз, и новые кроссы сельскохозяйственной птицы…
Но, к сожалению, научная эффективность до сих пор оценивается в основном по теоретическим публикациям. Мне кажется, что в этом случае оценивать наш научный труд надо по практическому результату.
