Здравствуйте, наши далекие предки!

Трудно быть археологом! Тут и знания нужны, и страсть, и мужество, и умение работать от зари до зари, и, конечно же, жажда открытий. Прав академик Анатолий Деревянко, когда подчеркивает именно эти качества. Поддержка друзей и соратников позволяет цепочке открытий не прерываться, и теперь у сибирских археологов они уже не случайны, а выстраиваются в эту цепочку. Но сначала немного о другом…

Научные династии и семейные союзы внесли немалый вклад в сокровищницу знаний. Мы помним фамилии Кюри, Капица, Орбели… Встречается плодотворное родство и среди ученых-гуманитариев. Об одной такой семье — нынешний разговор. Сначала приведу красноречивый фрагмент текста:

«В 90-е гг. прошлого века сотрудник нашего института доктор исторических наук Наталья Викторовна Полосьмак, моя жена, открыла и исследовала целую серию неразграбленных укокских погребальных комплексов среднего слоя пазырыкского общества. В их числе был и замечательный курган Ак-Алаха-3 с редким по полноте комплексом погребальных предметов и мумией молодой знатной женщины с татуировкой на руках. Обнаружение на Укоке мумифицированной пазырыкской женщины стало одним из самых значимых открытий российской археологии конца ХХ в., мировой сенсацией, надолго приковавшей к себе внимание не только ученых, но и широкой общественности. В 1995 г. удача улыбнулась и мне: в пазырыкском могильнике Верх-Кальджин-2 мой отряд наткнулся на непотревоженное захоронение мумии татуированного молодого воина в роскошной меховой шубе-дубленке оригинального кроя, украшенной аппликацией из кожи».

Супругам, докторам наук Наталье Викторовне Полосьмак и Вячеславу Ивановичу Молодину, а также их коллегам президент России в 2005 г. вручил в Кремле высшую награду за научные достижения — Государственную премию, кстати, одну из первых в истории современной России.

— Вячеслав Иванович, мне по сей день доводится слышать суждения о том, что в России археология — наука второстепенная, не очень актуальная. Так ли это?

— Вы ошибаетесь. В последнее время в обществе очень изменилось отношение к археологии — и у обывателей, и у властей предержащих.

— В том числе из-за ваших открытий? Той же мумии девушки с Алтая, вокруг которой развернулись жаркие споры?

— Девушку нашла моя жена, а я юношу. Споры же до сих пор не утихают, мумию даже требуют захоронить обратно…

— Как же так?

— К сожалению, именно так. Бойкие люди, называющие себя шаманами и зайсанами, объявили найденную прародительницей алтайского народа и стали активно использовать в политических инсинуациях. Даже подали в суд на наш институт и свое республиканское министерство культуры, но первый процесс проиграли.

— А на самом деле кто она такая, девушка из далекого прошлого?

— Эта находка — открытие мирового класса. Удалось получить совершенно уникальные научные данные. То, что сейчас называют мультидисциплинарным подходом, в полной мере было использовано при изучении пазырыкских комплексов. Тем более что такой подход всегда был присущ ученым нашего института. Когда девушку открыли для науки, мы старались максимально ее изучить. Выпустили книгу «Феномен алтайских мумий», где описаны данные по ДНК, по коже, костям, волосам, диете и т.д., то есть те сведения, которые у археолога всегда оказывались «за кадром». А в этом случае их удалось получить. Случилось это благодаря Сибирскому отделению РАН, где прошло три цикла конкурсов по мультидисциплинарным проектам.

Мы выпустили более 40 томов, в которых представлены различные направления исследований, объединяющие ученых разных специальностей. Благодаря нашему директору академику Анатолию Пантелеевичу Деревянко, который себя не щадит и нас тоже, сейчас мы имеем то, что имеем, — один из лучших институтов в академии наук России и в мире. Говорю это не потому, что он мой друг и сегодня научный руководитель института, а истины ради.

— Лучший в мире институт археологии?

— Один из лучших, и это без всяких прикрас. Достаточно сказать, что уже в ХХI в. мы получили три Государственные премии, а академик Деревянко еще и золотую медаль им. М.В. Ломоносова — высшую награду РАН.

— Мне кажется, не награды отражают ваши достижения, хотя и они важны, а то, что вы коренным образом изменили в стране отношение именно к археологии.

— Почему археология? Потому что письменная история начинается у нас довольно поздно. Возьмем Сибирь. Человек появился здесь порядка 1 млн лет назад. Сейчас это доказано благодаря работам А.П. Деревянко на Алтае. А первая письменность — это VII в., руническое письмо тюрков (до нас дошли эпитафии на скалах), но вскоре и это умение было утрачено, а потом только после прихода русских в Сибирь, а это фактически XVII в. Вся история от зарождения человека до этого рубежа — «бесписьменная», так уж получается. Восстановить ее можно только благодаря археологии. Поэтому к ней такой интерес. Следует учитывать и то, что мы абсолютно не выпадаем из мирового процесса изучения древнейшей истории человечества, напротив, принимаем участие в самых амбициозных проектах.

— Недавно вас приглашали во Францию?

— Коллеги устроили мне сказочную поездку по пещерам с живописью. Там я посмотрел удивительные вещи! Ученые в разных странах идут на контакт с нами с огромным удовольствием. Говорю это вполне ответственно, так как возглавляю российско-французскую лабораторию — ее создали НГУ и Университет Бордо. В ней, в частности, мы занимаемся первобытным искусством. Российская археология находится на достаточно высоком мировом уровне. Кстати, мы никогда и не отставали. Московский Институт археологии РАН и наш Институт археологии и этнографии СО РАН, безусловно, на самых передовых позициях.

— Как вы стали археологом и почему? 

— Родители мои — коренные сибиряки. Отец служил на границе. Родился я вблизи Брестской крепости. Так что я типичный продукт советского времени. И, как многие мои сверстники, хотел быть летчиком, но из-за зрения в аэроклуб не приняли. В школе читал много и с удовольствием. А поворотным моментом стала встреча со знаменитым археологом Алексеем Павловичем Окладниковым, основателем нашего института. По линии общества «Знание» он в Новосибирске читал лекцию об экспедиции в Монголию. Академик Окладников был великолепным рассказчиком. Лекция сопровождалась показом слайдов. Я и сейчас ее помню до деталей. Я увидел настоящего современного землепроходца, и мне захотелось походить на него.

Начал интересоваться всем, что связано с археологией. Учился я в педагогическом институте, где преподавала Татьяна Николаевна Троицкая — великолепный педагог и археолог. Именно она во многом определила мою судьбу в науке. Несколько лет поработал в деревне, заочно учился в аспирантуре. А потом А.П. Окладников меня забрал к себе.

— А ваша первая экспедиция? Она хорошо запомнилась?

— Совершенно верно. Проблема была в том, понравится ли мне работа в поле, в земле, — ведь мальчик я был домашний, в походы не ходил, да и не любил их. Никогда не забуду первую экспедицию. Это был 1967 г. Поехал на практику. Копали на берегу Обского моря. Это был могильник эпохи раннего железа, V в. до н.э.

— Что нашли?

— Нашли, кстати, одну вещь, с которой вожусь до сих пор и не могу понять, что это такое… Вот, оказывается, как бывает! Это каменная пластина, заточенная по углам, и ее принадлежность не понятна до сих пор. Таких пластин найдено всего три. Что это такое? Какое предназначение у них? Ответа пока нет. После первой экспедиции окончательно понял, что археология — это мое. И дальше уже пошло…

— Вы с супругой оба знаменитые археологи. Есть ли у вас различия в стиле работы?

— В отличие от меня Наташа — фанатик. О ней так и надо писать. Представьте: погребальная камера — 19 м в глубину, а сверху сложная конструкция. Это было в Монголии. За один сезон все это раскопать — и блестяще раскопать! Она это сделала! Я бы не смог.

— Почему?

— Жалел бы себя, жалел бы людей, а она подходит жестко и требовательно. Так и надо! Результат — великолепная находка. Прекрасная ткань, о золоте я уж не говорю. Так что Наталья — это клад, и я ею горжусь.

— А каковы ваши звездные часы? 

— У меня было два момента в жизни, когда теряешь чувство времени. Первый — когда мы раскапывали на Укоке ледяного мужчину. Скифское время, пазырыкская культура, IV–III вв. до н.э. В Эрмитаже есть ковры, ткани, колесницы этого периода, их в свое время раскопал археолог и антрополог Сергей Иванович Руденко. На Укоке нам повезло, потому что эти комплексы были не потревожены и не разграблены. Так называемую принцессу нашла Наталья, а у меня оказался мужчина, тоже совершенно не потревоженный, во льду. Это особая археология. Бревенчатый склеп, и когда снимаешь бревна, видишь, как он лежит в ледяной линзе. Нужно все оттаивать. Ткани не переносят влаги, значит, их надо смачивать, а дерево, напротив, увлажнять.

В общем, масса тонкостей. По сути, это уже не археология, а этнография. Ты как будто погрузился в то время и увидел, что происходило тогда. Как этого человека помещали в склеп, что клали вместе с ним. Органика сохранилась вся! Украшения, дерево, изделия, причем высокохудожественные. Я выезжал на раскопки в семь утра, спускался вниз, а поднимался только поздно вечером, когда солнце уходило за горы. Мне и обед сюда приносили. Природные условия на Укоке тяжелые: днем жара до 40° C, а ночью — мороз. Это, кстати, и позволило сохранить могильники. Работал я там по многу часов, а казалось, прошло минут 15–20. После этих работ я абсолютно искренне сказал Анатолию Пантелеевичу Деревянко, что вся другая археология мне неинтересна. Он, конечно, меня отругал, но меня правда потрясло то, что я тогда испытал…

— А второй раз?

— Это уже Монголия. Тремя археологическими институтами — нашим, германским и монгольским — была организована экспедиция для поиска могильников пазырыкской культуры на южном склоне Сайлюгемского хребта. С другой его стороны находился Укок. Я был убежден, что там могут быть неожиданные открытия. Так и случилось. Через несколько дней на раскопки прилетел президент Монголии. Он сказал археологам, что для их грандиозных находок в Улан-Баторе будет построен специальный выставочный павильон-мавзолей, чтобы люди смогли увидеть своих далеких предков. В это же время на Алтае новоявленные шаманы добились того, что плато Укок объявили «зоной покоя», закрытой для раскопок. Она потребовали захоронить «принцессу» (на самом деле — девушку далеко не из высшей знати): мол, все неприятности в их крае происходят не из-за безалаберности и бесхозяйственности, а из-за археологов.

И восклицание Марка Туллия Цицерона «О времена! О нравы!», увы, хочется повторить и сегодня…

Мысли вслух о пазырыкской культуре

«Это археологическая культура эпохи раннего железного века (VI–III вв. до н.э.), изученная преимущественно по погребальным комплексам в горах российского, казахского и монгольского Алтая. Особую известность получила в 60‑е гг. прошлого века после раскопок профессором С.И. Руденко крупных "царских" усыпальниц в Горном Алтае — в урочищах Пазырык (давшем культуре название) и Башадар.

Благодаря линзам мерзлоты в курганах пазырыкской культуры сохранились и были обнаружены уникальные высокохудожественные предметы из ткани, войлока, кожи, одежда, утварь, древнейшие в мире ковры, вооружение, убранство коней, повозки и колесницы, а также мумифицированные тела погребенных, покрытые татуировкой, выполненной в скифско-сибирском зверином стиле».

Мысли вслух об академике А.П. Окладникове

«В экспедиции его отличал неутомимый каждодневный поиск. Свободного времени не было ни у него, ни у сотрудников отряда. Подъем с первыми лучами солнца, и — кто на раскоп, кто в разведку, и так до самого вечера. Алексей Павлович был наделен удивительным чутьем открывателя. Об этом его качестве в Академгородке даже ходили легенды. Я сам был свидетелем десятков случаев, когда Окладников как будто случайно совершал блестящие открытия. Он словно заранее знал, где нужно искать, моментально ориентировался даже в незнакомой местности. Один такой случай просто потряс меня. Весной 1975 г. Окладников был на совещании в Омске, домой решил возвращаться на машине, чтобы посмотреть археологические памятники Барабы. Я приехал за ним в Омск, и мы совершили удивительное путешествие по непролазному во время дождей Московскому тракту. Я показывал Алексею Павловичу многочисленные курганные могильники, поселения и городища, найденные мной и до меня. Обедаем на речке Каме, окрестности которой я исходил, что называется, вдоль и поперек. Вдруг Окладников как бы ни с того ни с сего говорит: "Пока еда готовится, не посмотреть ли вам, Слава, вон ту рощицу?" Иду в рощицу, а там… великолепное поселение с наземными жилищами! А ведь десятки раз проходил мимо этой рощицы — мимо прекрасного археологического объекта.

Кроме опыта и знаний тут нужен особый талант первопроходца. За 20 лет, прожитых в Академгородке, Алексей Павлович совершил десятки первоклассных открытий, вошедших в золотой фонд мировой археологии».

Из дневника

«На кургане довели расчистку сруба до дна могилы. Порадовало, что нижний венец во льду. Все тщательно и многократно сфотографировали. Наконец со всеми предосторожностями приподняли одно из бревен перекрытия погребальной камеры и… не поверили своим глазам. Перед нами открылась картина, не встречавшаяся мне прежде никогда на пазырыкских памятниках с мерзлотой: в срубе не было льда! В центре камеры на очень высокой кровати лежал погребенный! Несмотря на отсутствие льда, все было в прекрасной сохранности! Успех! Успех полный и потрясающий!.. На погребальном деревянном ложе, на боку, как это принято у пазырыкцев, лежал мужчина, одетый в меховую шубу и войлочный головной убор. На ногах его были войлочные сапоги-чулки. На полу стояли деревянное блюдо и сосуды. Перед нами предстало само время, и мы словно ощущали его дыхание…»