2022 год объявлен Годом культурного наследия народов России. Хотя на ум сразу приходят национальные костюмы и праздники, важнейшим богатством каждого народа остается его язык. В интервью с Сергеем Татевосовым, доктором филологических наук, профессором РАН, заведующим кафедрой теоретической и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ, мы решили разобраться, как лингвисты изучают языки, особенно народов Арктики. Это целый мир, до которого часто очень проблематично добраться, а его носители покидают родные места в поисках работы и лучшего будущего и забывают свой язык. Чтобы спасти его от исчезновения, важно хотя бы понимать, что именно мы можем потерять.
− Расскажите, пожалуйста, чем занимается ваша группа?
− Мы с коллегами занимаемся изучением языков народов России, и в частности северных, населяющих арктическую зону. Это важно по нескольким причинам. Во-первых, каждый язык – это огромный мир и вместилище человеческого опыта. Он отражает то, как живут говорящие на нем люди, как они воспринимают действительность и общаются друг с другом. Важность любого языка невозможно переоценить. Во-вторых, нам, лингвистам, важно знать, как устроены языки вообще, чем они схожи и различаются и почему.
− В каком состоянии сейчас языки народов Севера?
− Многие из них находятся под угрозой исчезновения. В Арктике очень много разнообразных языков: уральские, тюркские, чукотско-камчатские, тунгусо-маньчжурские. А на Аляске есть даже затерянный диалект русского языка, который завезли туда русские колонизаторы много лет назад.
Основная беда в том, что люди перестают говорить на своем языке и переключаются на более «престижные» и социально значимые. В нашем случае это русский. Масштабы проблемы таковы, что у многих народов Севера бабушки и дедушки говорят с внуками буквально на разных языках. Это имеет важные социальные, психологические и, конечно, языковые последствия, которые очень сложно оценить. И научное сообщество, и государство стремятся создавать программы по сохранению и возрождению этих языков.
− Есть ли какие-то проекты в МГУ, которые помогают этому?
− В МГУ открылась Научно-образовательная школа «Сохранение мирового культурно-исторического наследия», а в ней есть направление «Модели анализа языков и культур коренных народов России». В рамках этого проекта мы ведем активную совместную работу с коллегами-этнологами с исторического факультета.
− Как лингвисты изучают языки народов Севера?
− Это интересная история, которая началась в конце 60-х годов, причем даже совсем не в Арктике. В этом отношении наш факультет и кафедра были в некотором роде пионерами. Тогда возник проект полевого исследования малых языков, который создал многолетний руководитель нашей кафедры, крупнейший советский и российский лингвист Александр Евгеньевич Кибрик. Он придумал, как быстро и эффективно изучать языки, про которые практически ничего неизвестно. Мы организуем экспедиции, в которые собирается команда из 10-20 исследователей, выезжаем в регион, где живут носители этого языка, договариваемся о совместной работе. Каждый член команды имеет определенное задание, связанное с грамматикой и лексикой и всем тем, что мы хотим узнать; один человек углубляется в конкретную тему. В результате за 2-4 недели коллективными усилиями собирается огромное количество данных. По возвращении в Москву мы обсуждаем их весь следующий год, потому что такой массив осмыслить и переработать получается не быстро. Затем следует новая экспедиция, и все повторяется, но концентрируемся уже на том, что не успели изучить до этого. Несколько циклов — и мы получаем достаточно полную информацию о конкретном языке.
За полвека у нас были и более успешные, и менее успешные проекты, но тем не менее мы опубликовали много больших лингвистических книг с описаниями. И все же ни про один язык нельзя сказать, что он полностью изучен, всегда остается пространство загадочного, которое хочется изучать.
− А в изучении каких северных языков участвовали вы?
− Сам я руководил проектом, связанным с изучением ненецкого языка, который распространен на огромной территории, протянувшейся вдоль северных морей. Язык довольно разнообразен диалектами, а те — говорами. В начале нулевых мы были в западной части, в поселке Нельмин Нос, расположенном недалеко от места, где Печора впадает в Белое море. Три года подряд мы ездили в это место и собрали такое количество данных, что до сих пор не успели его проанализировать.
Надо сказать, что тот поселок и окрестные селения — яркая и очень печальная иллюстрация того, о чем я говорил. Приехав на место, мы обнаружили, что ненецкий язык используется здесь не очень активно. Самым молодым носителем, с которым нам удалось пообщаться и поработать, была сорокапятилетняя учительница местной школы. С тех пор прошло 15 лет, и я боюсь, что многие люди, с кем мы успели познакомиться и подружиться, уже ушли, а вместе с ними постепенно уходит и ненецкий язык. Молодое поколение, особенно дети, уже говорит только по-русски. Критически важный вопрос — усваивают ли они язык как свой родной. Если передача прерывается, язык оказывается в очень большой опасности и буквально через два поколения может исчезнуть. Дальше на восток ситуация с ненецким получше, а вот на западе, боюсь, процесс гибели уже необратим. Ученые и местные сообщества должны принимать меры, чтобы спасти малые языки. И совершенно необходимо, чтобы сами носители языка осознавали его важность и великую ценность, стремились сохранять его любой ценой. Тогда не все потеряно.
− Что вам больше всего нравится в вашей работе?
− Что может нравиться кабинетному ученому, выезжающему в поле? Живая жизнь, живые люди, живое общение и удивительной красоты пейзажи вокруг. Тундра очень завораживает, но медленно. В первый раз она показалась мне пустынной и унылой, к тому же я ожидал увидеть абсолютно плоское пространство, а на самом деле тут есть и впадины, и озера, и сопки. Самое поразительное, что нет ни одной вертикальной линии кроме столбов в поселке.
Довольно быстро я понял, что этот пейзаж затягивает и мне хочется туда вернуться. Ничего подобного не бывает в жизни человека, который просто преподает в университете и занимается научной деятельностью. Экспедиции — большая отдушина и для студента, и для преподавателя.
− Были ли какие-то забавные происшествия?
− Они случаются всегда, когда большой коллектив поселяется в одном месте и ведет общее хозяйство. В ненецкой экспедиции мы жили всей группой в маленьком домике местного участкового. Там было так тесно, что один спальник находился буквально в трех сантиметрах от другого, и мы с моим соседом-аспирантом постоянно сталкивались во сне головами. Вернувшись домой и проснувшись в собственной постели, я осознал, что мне чего-то сильно не хватает — вот этой головы.
− Насколько студенты вообще заинтересованы в изучении северных языков? Как дальше складывается их судьба?
− Это очень интересный опыт, и молодежь охотно ездит в экспедиции. Занятия полевой лингвистикой сыграли большую роль в академическом становлении многих исследователей. Достаточно сказать, что в Институте языкознания РАН сейчас работает много наших выпускников, некоторые ведут собственные успешные проекты. Путь людей в науку по моему опыту часто начинается именно с поездки в полевую экспедицию.
− Как лучше всего приобщаться к северной культуре и языкам?
− Лучше всего — оказаться непосредственно среди их носителей. Если это трудно, особенно учитывая, что до многих мест проблематично добраться, могу посоветовать посмотреть хотя бы ролики на Постнауке, посвященные языкам народов России и не только. В них, как правило, выступают ведущие специалисты, настоящие профессионалы.
Информация предоставлена пресс-службой МГУ
Источник фото: Елена Либрик, «Научная Россия»
