Отказ от вакцинации – это страшная ошибка

Беседа с Алексеем Алексеевичем Богдановым, заместителем директора по науке Института  физико-химической биологии имени Белозерского Московского государственного университета, профессором химического факультета МГУ, академиком Российской Академии Наук.

– Алексей Алексеевич, давайте скажем несколько слов об институте, в котором вы работаете. Какова его история?

– В институте я работаю с момента его основания, вернее даже раньше, когда мы начали подготовку к его созданию. В ней участвовало несколько человек, в том числе  Владимир Петрович Скулачев, наш нынешний директор. У нас был тогда ректором Иван Георгиевич Петровский, знаменитый математик и абсолютно выдающийся руководитель университета, который в начале 60-х годов, когда возникла наука – молекулярная биология, выразил твердое организовать в университете подразделение, работающее в этой области науки. И первый шаг заключался в том, что было организовано три межфакультетских лаборатории. Там были такие величайшие математики прошлого века, как Андрей Николаевич Колмогоров, Израиль Моисеевич Гельфанд, который организовал здесь лабораторию, занимавшуюся развитием математических методов в биологии. Андрей Николаевич Белозерский, имя которого носит сейчас институт. Он вместе с замечательным химиком Михаилом Алексеевичем Прокофьевым организовал лабораторию биоорганической химией. Здесь также представлена школа Сергея Евгеньевич Северина, классика нашей энзимологии, с одной стороны, а с другой стороны, – школы Николая Николаевич Семенова, нашего нобелевского лауреата, и Николая Марковича Эммануэля. Здесь долгие годы работал их ученик Илья Васильевич Березин, он был одним из организаторов нашего института. Потом он стал деканом химического факультета, директором Института биохимии Академии наук. Но его школа, которая занимается кинетикой ферментативных реакций на очень высоком уровне, осталась.

– Так что вы стоите на плечах гигантов?

– Да. Со временем колмогоровские математики отделились, ушли на мехмат. А лаборатории Белозерского и Гельфанда слились, и уже к 90-м годам образовался полноценный университетский институт, получивший нынешнее название и статус. А в 60-ых годах это было явлением необычным не только для университета, но и для всей нашей науки, поскольку здесь действительно объединились биологи, физики, математики и химики.

– Это беспрецедентный случай для вуза, чтобы вот такая междисциплинарная организация возникла?

– В те годы – да, безусловно. Дело заключалось еще и в том, что классическая генетика была разгромлена в университете в лысенковские времена. Нужно было где-то все это вернуть к жизни, восстановить на новом уровне. И ректор решил, что это будет совершенно отдельный институт, который будет заниматься новой биологией. Надо сказать, что с самых первых дней мы, люди разных специальностей, совершенно замечательным образом нашли общий язык. Мы до сих пор остаемся в самых тесных отношениях друг с другом.

 – Чем вы занимаетесь? Каковы основные направления работы института?

– Основные направления – это молекулярная и клеточная биология, то есть такая биология, которая изучает биологические процессы на молекулярном уровне с помощью химических, физических и математических методов.  Это – биоэнергетика, не только фундаментальная, но и  прикладная биоэнергетика, потому что сейчас достижения наших биоэнергетиков вылились в конкретные лекарства. Здесь со временем сильно развилось   новое направление, которое теперь называется биоинформатика. Когда, например, изучается геном человека, то на исследователя обваливается такое колоссальное количество информации, которое можно быть обработано только новейшими компьютерными методами с применением новейших алгоритмов. Все это здесь тоже делается.

– Что же изучает молекулярная биология?

– У этой науки два основных объекта – это нуклеиновые кислоты (ДНК, РНК) и белки. У нас занимаются и ДНК, и РНК, а также идет многостороннее исследование белков, интересных, в том числе, нашим биоэнергетикам, поскольку они участвуют в процессах передачи энергии в клетке.

– Расскажите о результатах вашей работы.

– Сейчас я нахожусь под впечатлением недавно прошедшей у нас международной конференции, которая называлась «Вирусы. Открывая большое в малом».

– Красивое название.

– Особенность этой конференции заключалась еще в том, что она была посвящена 90-летию нашего замечательного вирусолога, член-корреспондента РАН Вадима Израилевича Агола, который стал одним из организаторов кафедры вирусологии в Московском университете.

– Он жив?

– Мало того, что он жив, – вы бы послушали его доклад на этой конференции! Доклад назывался «В поисках увлекательных загадок». За час Вадим Израилевич сумел рассказать о всем своем научном пути. А жизнь у него была очень интересная. При этом все свои самые важные работы он сумел объединить в единый смысловой поток. Это было замечательно, мы все сидели затаив дыхание.

– А о каких удивительных загадках он говорил?

– О загадках вирусологии. Он ведь чистой воды ученый, всю жизнь занимавшийся фундаментальной вирусологией. Сейчас она называется молекулярная вирусология, потому что это все связано с изучением на молекулярном уровне вирусного генома, который состоит из РНК или ДНК. И все процессы, которые связаны с тем, что происходит в клетке, когда туда попадает вирус, как он размножается, какие там синтезируются белки, как они связаны с вирусной инфекцией, как управляют развитием вируса, – всё это вопросы, которыми занимается вирусология.

– Много ли было иностранных участников?

– На конференцию приехало несколько очень крупных вирусологов из Германии, из Нидерландов, из США. Все эти люди занимают очень крупные позиции, но многие из них – выходцы из нашей страны, можно сказать, ученики Вадима Израилевича, и сохраняют с ним тесный контакт. Для примера могу привести Евгения Кунина. Это, безусловно, ученый номер один в биоинформатике. Он в Национальном институте здравоохранения США возглавляет все это направление. Такого уровня у Вадима Израилевича есть несколько учеников, которые, конечно, очень сильно помогли организовать эту конференцию в том смысле, что действительно сумели привести сюда очень сильный состав участников.

– Кто был организатором конференции?

– Наш институт, факультет фундаментальной медицины МГУ, а также организация, которая раньше называлась Институтом полиомиелита и вирусных энцефалитов имени Чумакова. Сейчас это федеральный научный центр исследований и разработки иммунобиологических препаратов. Дело в том, что Агол вышел из этого института, у него там до сих пор есть лаборатория, как и отдел в нашем институте.

– Поразительная активность в 90 лет!

– Да, согласен с вами. Так вот, если говорить о каких-то прикладных аспектах, то и Агол, и люди, которые здесь работают, всегда принимали самое активное участие в ликвидации полиомиелита на территории России. В отличие, скажем, от оспы мы не можем сказать, что его ликвидировали на всем земном шаре. Полиомиелит существует, и к нам его систематически из Средней Азии, главным образом, привозят в небольших количествах. Это, как вы знаете, тяжелое заболевание. Главное его коварство в том, что он, подобно вирусу гриппа, очень легко видоизменяется. И все время вакцину к нему нужно совершенствовать. У нас как раз трудится группа людей, которая ведет мониторинг всех этих вспышек. Они представляют здесь Всемирную организацию здравоохранения. И если возникает какая-то опасность полиомиелита, они моментально выезжают в эти районы, выделят этот вирус, определяют, что с ним случилось, как он видоизменился, и каким образом нужно модифицировать вакцину, чтобы с ним бороться.

– Такие вспышки случаются?

– К счастью, сейчас не слишком часто, но случаются. За этим всем приходится следить. На эту тему было несколько докладов на этой конференции. Но в основном, конечно, она была посвящена таким фундаментальным процессам, как, например, поведение вирусов в клетке, как они размножаются, как можно их регулировать, как они сами регулируют свое собственное размножение.

– И всё же, конференция называлась «Открывая большое в малом». Что же большое вы открыли в вирусе?

– Большое – это те фундаментальные свойства вирусов, которые абсолютно необходимо знать, чтобы с ними бороться. Мы их стараемся открывать. Например, был интересный доклад Андрея Гудкова, одного из бывших студентов Вадима Израилевича, который сейчас процветает в Соединенных Штатах Америки, работает директором по науке одного очень большого института в Буффало. Он рассказал, например, интереснейшую вещь, которая была для нас полной неожиданностью. Дело в том, что вирусы умеют записанную в них информацию переносить в наш геном. Особенно неприятно это проявляется в случае вируса иммунодефицита человека – ВИЧ. Так вот, Гудков рассказал, что его лаборатория показала: вирусы, которые умеют внедряться в человеческий геном (они называются ретровирусы), одновременно помогают человеку бороться со старением. Вот такая удивительная вещь.

– Алексей Алексеевич, с вирусом, как я понимаю, вообще много непонятного. Сам по себе вирус – это большая загадка для ученых. Ведь до сих пор ведутся споры – живое это, неживое, или это некая промежуточная форма?

– Ну, это околонаучные споры. Конечно, вирус неживой. Жизнь начинается с клетки. А тут клетки нет.

– Но, тем не менее, он движется, внедряется, он как будто бы выполняет некую функцию.

– Он движется, да. У некоторых вирусов бактерий, которые называются бактериофагами, есть некий запас двигательных возможностей. Во всяком случае, когда они присоединяются к клетке, то там работает как будто бы мышца, которая помогает ему его гному внедриться в клетку.

– Почему же неживое существо так себя ведет? Ведь в нас не внедряется, скажем, кирпич, если его специально не уронить.

– Кирпич не внедряется, но дело в том, что вирус, когда мы говорим – движется, на самом деле транспортируется по клетке, он просто использует те транспортные системы, которые есть в клетке. Это макромолекула, сложнейшая, состоящая из множества разных компонентов, но именно макромолекула. Не клетка.

– Для чего вообще нужны вирусы? Для регуляции численности вида?

– О, это очень сложный вопрос. На него пока нет однозначного ответа.

– Представьте себе ситуацию, что мы победили вирусы, они не представляют для нас больше опасности, мы научились с ними бороться. И что тогда случится с человечеством?

– Это будет замечательное время, потому что количество болезней уменьшится просто на порядок. Возьмите тот же самый грипп. Каждый год люди болеют, и умирают, и получают тяжелые осложнения. А все это связано с тем, что он очень легко видоизменяется. Поэтому и с производством вакцин есть определенные сложности. Хотя они, конечно, всё равно нужны.

– А вы прививаетесь от гриппа?

– Конечно. Вообще это ужасная ситуация – то, что в нашей стране развелось огромное количество антипрививочников. Родители вакцинировать детей перестали. Это настоящая беда. Я знаю людей, который не хотят вакцинировать своих  новорожденных детей ни от каких инфекций, даже от кори, потому что подружка им рассказала о каких-то ужасных осложнениях. Это страшное заблуждение. Конечно, вакцинация совершенно необходима. Сейчас к нам корь ползет из Европы, из цивилизованных стран, потому что там тоже пренебрегали вакцинированием. Нельзя этого допустить.

– А то могут наступить черные средневековые времена, когда целые города и страны погибали от чумы, от оспы.

– Думаю, в наше время этого не случится, потому что есть масса средств, как с этим бороться, но все-таки очень большая доля населения может быть захвачена эпидемиями. Ведь есть вирусы по-настоящему страшные, с которыми совладать очень тяжело.

– Какие, например?

– Тот же ВИЧ. Было десятилетие после его открытия, когда совершенно не знали, что с этим делать. В начале 1990-ых была конференция в Германии, и там некоторые исследователи вируса иммунодефицита человека прямо заявляли, что всё, человечеству конец. Отлично это помню. Но, к счастью, параллельно шли очень мощные исследования, огромные усилия были направлены на изучение этого вируса. И сейчас нет ни одного вируса, про который бы знали так много, как про ВИЧ.

– Как думаете, научатся его полностью излечивать?

– Вакцины нет до сих пор. Но я уверен, что со временем ее найдут. Вообще то, что сделано на сегодняшний день, когда миллионы людей, которые им поражены, живут нормальной жизнью, рожают здоровых детей, – это фантастика. Хотя таблетки надо глотать каждый день. Очень дорогие таблетки.

– Знаю, что у вас в институте тоже занимаются исследованием ВИЧ…

– Да, в лаборатории, которой руководит Марина Борисовна Готтих. В чем суть работы? Скажем, мы хотим заставить этот вирус прекратить размножаться в клетке. Для того, чтобы этот вирус не вылезал наружу, не размножался и не приводил ко всяким страшным последствиям, существует три мишени, на которые можно направить лекарства. Одна связана с тем, что этот вирус синтезирует белки, которые необходимы для того, чтобы он размножался в клетке. Эти белки очень длинные. Для того, чтобы они работали, специальные ферменты нарезают их на части. Это нарезание делает фермент, который называется протеаза. И вот один из самых мощных способов борьбы с ВИЧ сейчас – это ингибиторы, которые убивают эту протеазу. Это один способ.

Второй способ такой. Для того, чтобы вирус попал в геном, он должен размножаться. А в этом вирусе содержится рибонуклеиновая кислота, и она, чтобы попасть в геном человека, должна превратиться в ДНК. И вот фермент, который превращает ее в ДНК, нам известен. У нас есть сегодня ингибиторы против него. И, наконец, есть сам процесс встраивания в хромосому сравнительно небольшого генома этого вируса в виде ДНК-копии. Этот процесс называется интеграцией. Интеграцией тоже занимаются специальный фермент, он называется интегразой, и вот как раз у нас есть группа, которая разрабатывает ингибитор к этому ферменту. Они тоже очень интересно и успешно работают.

– Замечательно. Алексей Алексеевич, а у вас есть какие-то группы, которые занимаются использованием вирусов в мирных целях – для борьбы с другими заболеваниями, для доставки лекарств?

– Вирусы как векторы у нас используются уже давно, это стало рутинной практикой. Причем это уже не совсем вирус, это некий сильно перестроенный вирусный геном, который сделан таким образом, чтобы он мог заниматься транспортом других кусков ДНК в клетках, не принося им никакого вреда.

– То есть с вирусом надо научиться не только бороться, но и использовать в своих целях?

– Конечно. Мы в своих нынешних работах уже перешли на следующий этап – научиться получать организмы, у которых «выбиты» определенные гены. Сейчас идут опыты на мышах. Про такие гены говорят, что они «нокаутированы», а мышей называют «нокаутными». Они удобны очень тем, что вы убираете из генома животного какой-то ген, и потом смотрите, что с организмом происходит, то есть, по сути дела, изучаете функцию этого гена. Метод сейчас очень популярный. Вы можете сделать разрыв генома, можете туда встроить или убрать из него какой-то ген, используя замечательную методику, которая работает с невероятной точностью. Правда, есть опасения, что могут быть какие-то побочные эффекты, поэтому подобные методы требуют дальнейшего изучения и должны применяться с большой осторожностью, однако уже есть первые сообщения о том, что некоторые генетические болезни человека таким образом можно лечить.